Антон Батагов:
"УПАСИ МЕНЯ БОГ НРАВИТЬСЯ ВСЕМ ПОДРЯД"
(Газета "Комсомольская правда"
20 марта 1998 года.)
Антон Батагов окончил консерваторию по классу фортепиано.
Стал лауреатом трех международных и одного всесоюзного конкурсов. Как классический
пианист выпустил девять дисков, играл Мессиана, любил Кейджа. Как композитор-авангардист
несколько лет возглавлял фестиваль "Альтернатива". Как театральный композитор
трудился в Швеции. Как кинокомпозитор работал на фильмах Ивана Дыховичного "Музыка
для декабря" и "Женская роль". Последний год озвучивает самое коммерческое
телевидение - НТВ.
В. - Новый стиль НТВ, к которому вы приложили
руку, - это ведь не совсем то, что сразу идет на гурах?
О. - Я совершенно не претендую на то, чтобы мои
работы всем нравились. Да упаси Бог. Потому что когда всем нравится, значит, это
чудовищно. Мы же прекрасно знаем, что в этой стране нравится всем... Когда я энное
количество лет назад прекратил быть классическим пианистом и ушел в сочинение,
моя работа происходила в очень замкнутых системах для эстетской аудитории. И если
какие-то мои вещи возникали в концертной ситуации, мысль, что они могут понравиться
десяткам миллионов, была абсурдна.
В. - Однако сейчас вы работаете для десятков
миллионов телезрителей и вряд ли стремитесь никому не понравиться.
О. - Думаю, что музыка, имеющая мгновенное свойство
нравиться, поверхностна. Она так же быстро и забудется. В моих телевизионных интермедиях
нет мелодий, которые можно было бы взять и спеть, в них нет привычных параметров,
но, надеюсь, они способны застревать в ушах и там оставаться.
В. - Уж поверьте, рекламные заставки с белочками-птичками-девочками-мальчиками
застряли.
О. - Начало рекламного блока - это ведь сигнал
зрителю, чтобы он быстро нажал кнопку другого канала. Тем не менее рекламные музыкальные
интермедии и сам видеоряд - они, кажется, приковывают к себе внимание. Может быть,
человек на десять секунд задержится на НТВ и уже потом нажмет другую кнопку.
В. - В новый стиль НТВ закладывалась агрессивность
как идея?
О. - Я бы не сказал, что межпрограммное пространство
канала агрессивно. Наоборот, там есть и мягкость, и эстетство. Ну, есть агрессивные
вещи. гИтогих, например. Но сам по себе Киселев и то, как он преподносит события,
- это очень жесткая вещь, даже военная. Там и музыка адекватна тому, что вокруг
нас происходит. Во всем остальном настроение моей музыки содержит все что угодно,
только не агрессивность. Хотя очень трудно объяснить, где кончается агрессивность
и начинается просто мощная энергичная стихия. Но я говорю об агрессивности в ее
чистом дебильном виде, как в передаче "Перехват".
В. - Сочиняя заставки, вы исходите из того,
на что телезрителя нужно настроить в данный момент?
О. - Если думать о том, что зритель хочет услышать
(то есть - что он привык слышать), попадаешь в тупик, превращаешься в обслуживающую
штуковину, в "чего изволите?". Да, на телевидении принята музыка вот
такая. Но тогда, спрашивается, зачем нужен композитор, который специально что-то
сочиняет? На любом канале существует библиотека из общепринятых фрагментов, написанных
для телевидения. Из нее можно выбирать.
В. - Ваши произведения всегда адекватно воспринимаются
начальниками НТВ?
О. - Случаются какие-то конфликтные ситуации,
в которые я не встреваю, но эхо до меня доходит. Проблема в традиционно российском
подходе. Сначала предлагают: давайте-ка мы сделаем, чтобы у нас было, как ни у
кого, а потом приглашают человека и говорят: а пусть-ка он нам сделает, как у
всех. Когда эфир наполнился моей музыкой, выяснилось, что это входит в основательное
противоречие с тем, как телевидение должно звучать. Естественно, стали говорить,
что инструментовка слишком эстетская, что нужен симфонический пафос. И, как ни
странно, какие-то вещи я стал делать, немножко играя в этот пафос. Они все равно
звучат не как положено - не из того они сделаны, но мне просто любопытно и в это
поиграть.
В. - Можно как-то обозначить стиль, в котором
вы работаете?
О. - Стиль никак не называется. Еще года два-три
назад я считал себя минималистом. Есть такое идиотское слово, но оно не вполне
правильное, потому что тут же начинаются какие-то музыковедческие изыскания. Постминимализм,
например. Мне тем не менее приходилось эти слова произносить, чтобы что-то обозначить.
Но чем дальше, тем меньше я понимаю, как называется то, что я делаю.
В. - И тем не менее вы сами себя определили
как эстетствующего композитора. Не странно ли ваше сотрудничество с телевидением,
которое само по себе далеко от эстетизма?
О. - Я каждый день решаю для себя этот вопрос.
С одной стороны, ответ очевиден, с другой - его все равно нет. Думаю, ощущения
человека, даже близко не являющегося коммерческим музыкантом, оказавшегося в подобной
ситуации, зависят от того, честно ли он делает то, за что взялся. Себе-то врать
бесполезно. Если я пойму, что должен сделать что-то, противоречащее моим представлениям,
я этого делать не буду. Или постараюсь объяснить, почему это невозможно. Или в
форме звуков сделаю какую-то вещь, которая будет для меня честной и за которую
мне будет не стыдно.
В. - А как насчет идеологии альтернативщика:
лучше играть в подвале для избранных, чем работать на телевидении для миллионов?
О. - Надо отдавать себе отчет в том, что этот
этап давно пройден. Понятно, что андеграундовая идеология задержалась у нас дольше,
чем на Западе, и что здесь она особенно гипертрофировалась, поскольку была альтернативой
коммунистической идеологии. А сейчас эти же самые люди ощущают себя альтернативой
новорусской идеологии. Но если находиться в вечной оппозиции, ничего нельзя построить.
И дело не в том, что надо сотрудничать с режимом. Дело в том, что именно в результате
у тебя получается. Если возникла возможность сделать что-то назревшее, если на
это дают деньги и ты можешь показать свою работу людям, я не понимаю, что в этом
плохого.
В. - Думаю, бывшие коллеги по фестивалю "Альтернатива"
вряд ли согласятся с вами. Кстати, вы сейчас как-то участвуете в подобных мероприятиях?
О. - Неделю назад я получил приглашение на гВаршавскую
осеньх - знаменитый фестиваль авангарда. Мне, видимо, просто по инерции предложили
принять участие в выступлении оркестра экспериментальной музыки. Так называемого
оркестра: кто-то играет на консервных банках, кто-то - на электронике, но примерно
с тем же чувством, что и на консервных банках... Надо вот как-то вежливо отказаться.
Не потому, что я стал весь из себя крутой (терпеть не могу это слово), просто
все рано или поздно себя исчерпывает.
В. - Телевидение тоже себя исчерпает?
О. - Разумеется. Или это надоест телекомпании,
или я уже не смогу этим заниматься. Что для меня будет следующим этапом, я никогда
не мог сказать. Я знаю, что я делаю сегодня. А что я буду делать завтра, может
быть, буду знать завтра.
Лариса Хавкина
