ФОТОГРАФ ЗВУКА

Антон Батагов: "Мои занятия в определенной степени бесцельны"

(Журнал "ИТОГИ" 2 сентября 1997)

Пианист и композитор Антон Батагов - одна из самых значимых и странных фигур русской современной музыки. Если еще несколько лет назад его можно было назвать "альтернативщиком", то сейчас ни к каким группам и направлениям он не принадлежит.

Блистательный исполнитель классической и современной музыки, Батагов в последние годы практически не дает концертов. При этом он остается чуть ли не главным авторитетом в области исполнения современной музыки, а его интерпретации Баха, Равеля, Мессиана оказываются одновременно образцовыми и шокирующими. Так же, как и его собственные сочинения, созданные в рамках эстетики постминимализма. Одним они представляются идеалом доступности, другим - слишком бескомпромиссными и элитарными. Хотя Антон Батагов не играет теперь чужую музыку вовсе, а свою - все реже и реже, он не избегает участия в самых модных и стильных проектах (не только художественных, но и рекламных, телевизионных). И каждый раз его творческий взгляд даже на банальное оказывается уникальным и парадоксальным.

- Такое впечатление, что с каждым днем ты все больше и больше себя ограничиваешь: твоих концертов становится все меньше, дисков тоже.

- Пора уже ограничивать. Ведь весь ХХ век был грандиозным перформансом. В музыке это Зрик Сати, потом Скрябин с "Предварительным действом" и светомузыкой, которую, когда техника позволила, стали благополучно использовать рокеры. Потом футуристы, Кейдж... Колоссальные действа в поп-культуре, гиперпредставления... Все это вместе - вмонтированное в телевидение, в рекламные щиты, торчащие посреди чистого поля, через которое шоссе проходит, поведение людей в этой системе - настолько безразмерный перформанс, что приходит время настроить уши на звук как таковой. И понять, что в звуке - любом - может быть собрано ничуть не меньше, чем в представлении, где на несколько миллионов долларов аппаратуры и всевозможных эффектов. По мере того как техника предлагает все новые возможности, человек думает, что вот он сейчас их все мобилизует и сможет гораздо сильнее воздействовать на сознание и подсознание, чем если просто выйдет и сыграет на музыкальном инструменте. Человек, как ему кажется, очень могущественное существо. Можно, конечно, и рекламу снимать в космосе или с помощью лазерной пушки, проецирующей любое изображение на облака, рекламу презервативов показывать на небе и с Господом Богом таким образом в диалог вступить. Но массовый гипноз, переходящий в психоз, конкуренция с Богом мне не интересна.

- Но ты ведь тоже используешь современную технику...

- Мой подход к звуку не имеет ничего общего с электронной музыкой. Многие из моих вещей исполняются на сэмплерах. Вы можете поместить в их память любой акустический звук, и он от этого не станет менее живым. Никто ведь не считает симфонию Моцарта, звучащую на компакт-диске, электронной музыкой. Сэмплерная техника - это возможность играть на любом инструменте, используя обычную клавиатуру. Получается не что-то, похожее на флейту, - это и есть флейта.

- Не лучше ли найти хорошего флейтиста?

- Это трудно или даже невозможно. Нужно найти не просто хорошего "плейера", чья работа заключается в исполнении какой угодно музыки, а человека, который хочет играть, понимает, любит именно эту музыку. Без такого музыканта - а их нужен целый ансамбль - получается только ряд бесконечных компромиссов.

- Какой тебе представляется сегодняшняя музыкальная ситуация?

- К сожалению, оптимизма я по этому поводу не испытываю, хотя на протяжении последних лет 10 вместе с очень небольшим числом людей все время пытался эту самую ситуацию создать. Чтобы было хоть о чем говорить. В перестроечные времена большим событием становилось исполнение, скажем, музыки Мессиана. Когда начались фестивали "Альтернатива", то они сформировали в Москве публику. И с этой аудиторией нужно работать, например, информировать о новых дисках. Еще несколько лет назад была надежда, что появятся люди, которые этим займутся. Но сейчас такая надежда пропала, и боюсь, что навсегда.

- Ты сказал мне однажды, что настоящая музыка в определенной степени доступна и в то же время эзотерична. Ты имеешь это в виду, когда работаешь?

- Нет, когда я пишу музыку, то, кроме нот, которые пишу, и моего внутреннего ощущения, в виду ничего не имею. Люди академические, серьезные относятся к тому, что я делаю, как к последней грани попсового падения и заигрыванию с толпой. Хотя это смешно - ведь в зале 500 человек!

- Как ты чувствуешь себя в совсем новой для тебя роли телевизионного композитора, музыкального дизайнера?

- Телевидение как таковое ужасно. Зто не просто явление не очень культурное или не очень возвышенное, но, прямо скажем, убийственное.

- Как же тебе удается с этим мириться?

- Просто я делаю странные для телевидения вещи, которые после исполнения живут уже не телевизионной жизнью. Дело в том, что на НТВ собрались несколько дизайнеров - с одной стороны, гиперпрофессиональных, с другой - творческих, не пошлых. Они пытаются сделать телевизор немножко не тем, чем он является. Я не делаю музыку на основе готового изображения. Как правило, мы обсуждаем, причем весьма абстрактно, некое общее направление работы. Слова забываются, получается что-то совсем другое. Все это несоизмеримо более творческая деятельность, чем мне поначалу казалось. Во-первых, из некоего конструктора, из разрозненных деталей, которые вертятся в голове, я делаю то, что в другой ситуации мне делать было бы лень - не всегда ведь есть настроение работать над вещью, которая будет потом лежать годами.

Во-вторых, это опыт создания лаконичных по форме, но абсолютно законченных вещей. Я вдруг открыл для себя, что 15-секундная вещь может быть такой же полноценной, как и 50-минутная. В-третьих, эти маленькие вещи становятся материалом, из которого можно делать и более продолжительные композиции.

- У тебя есть собственное ощущение того, что нужно делать в области музыкального дизайна?

- Мои занятия в определенной степени бесцельны. Совсем для меня новое - это соединение наблюдений за всем, что случается в жизни, на телевидении, в массовой культуре, с тем, как я живу и отношусь к тому, что происходит. Моя работа превращается в работу звукового фотографа, у которого на камере стоит фильтр. Зтот фильтр обрабатывает информацию, превращает ее в звуковую фотографию. Потом она через тот же фильтр проходит в обратную сторону, и получается музыка, которой вообще-то на телевидении, может быть, не место:

- Есть разница между сочинением, скажем так, серьезной музыки и дизайнерскими работами?

- Честно говоря, теперь я ее не вижу. И то, и другое является массовой культурой. Если человек выходит к публике и вступает с ней в какие-то взаимоотношения (даже если он считает себя бескомпромиссным и независимым), все равно в подсознании у него сидит боязнь быть со своими нотами публике скучным - лучше уж писать ноты такие, чтобы публика дольше и громче хлопала. Конечно, в этом трудно признаться. Но необходимо, иначе нельзя идти дальше.

Вообще созданием художественных произведений приятно заниматься просто из тщеславия. Настоящее счастье, которое испытываешь, когда что-то улавливаешь, подключаешься к чему-то существенному, не может тиражироваться. Когда ты с этим ощущением счастья выходишь на публику, оно уже сильно разбавленное. Испытывать его публично - очень большой компромисс.

Художественные произведения встраиваются в культуру. А культура и духовная жизнь - это две вещи несовместимые. Занимаясь культурой, искусством, постоянно идешь на компромисс, все дело только в его степени. Если речь идет о серьезных симфониях, считается, что этот компромисс меньший, если о телевизионных работах - больший. Но поле культуры - это вопрос индивидуальной честности. И многие действия в области серьезной музыки обладают той же степенью компромиссности, что и шоу Дэвида Копперфильда

- Значит, если уж ты считаешь себя частью массовой культуры, то для тебя комфортнее и честнее действовать как сторонний наблюдатель и фотограф на телевидении, нежели вступать в прямое взаимодействие с публикой на концерте?

- Как ни странно, да. Досадно, что музыка по телевизору звучит плохо. Но и для того, чтобы хорошо звучало на концерте, нужно обладать такими деньгами, которых у меня нет. В общем, что здесь компромисс, что там. Что же касается взаимодействия с публикой, то сколько ни надевай наушники, ни закрывайся от зала при помощи света, большая часть энергии уходит на то, чтобы заставить слушателей - причем в очень императивной форме - жить вместе с тобой тем, что ты в данный момент делаешь. А музыка здесь ни при чем. Зто все равно что выступление политического деятеля. Он тоже выходит, нечто такое проделывает, и публика за ним идет. На концерте происходит то же самое, только с помощью звуков. Но уровней включения в то, что происходит, отличных от состояния просто кайфа, в зале все-таки нет. А телевизор - это ширма, за которой можно делать вещи, которые тут же реализуются. Для внутренней работы - профессиональной, жизненной - это очень правильный опыт.

- Твои заставки к программам довольно ироничны. Но ты всегда отвергал любые иронические практики.

- Люди привыкли к иронии. За ней можно спрятаться и не показывать своих подлинных чувств. Количество стеба на единицу времени и пространства художественного произведения приближается к 100 процентам. Но для меня отстраненный взгляд - не ирония по поводу чего-то конкретного, а просто отблеск старого или нового опыта, который чуть-чуть иначе освещает вещи. Они остаются серьезными и чуть-чуть несерьезными одновременно. Впрочем, границу между этими понятиями я не провожу. Разделять аспекты нашего восприятия вряд ли стоит. В какой-то момент кристалл поворачивается другой стороной: та, которая смотрит на нас, кажется более важной, но на других сторонах - все остальные оттенки чувств и отношений.

- Возникает эффект неодномерности твоих безделушек.

- Иногда мне приходится становиться человеком, который сочиняет 15-секундную вещь под названием "Мужской сериал". Он тоже живет в наше время. Он отчасти рокер, отчасти джазмен, иногда играет в ночном баре. Зто просто игры с опытом, правила которых позволяют мне отправиться сначала на одну стилистическую экскурсию, потом на другую...

- Отвлечемся от телевидения. Я знаю, что ты очень ценишь Рихтера. Что для тебя его искусство?

- В день, когда я родился, был концерт Рихтера. Когда я находился в юной конкурсной поре, для меня рихтеровская жизнь в классической музыке была единственно возможным идеалом. Я часто думал, что настанет день, когда его рядом с нами не будет. Невозможно стать новым Рихтером, повторить то, что он сделал в своей жизни, достигать каких-то пострихтеровских вершин. Лет в 20 мне казалось, что это реально. Классическое исполнительство жило, потому что жил Рихтер. Он играл как бы не выразительно, не музыкально, абсолютно ровно. После этого создавать концепции, делать из классической музыки что-то волнующее и притягивающее смешно. Он был надо всей конфликтностью, даже над той, которая лежит в основе исполнительства Глена Гульда - величайшего музыканта и одного из самых главных людей столетия. Гульд - это сплошной кипящий конфликт на уровне драматическом или хотя бы полифоническом. У Рихтера же был абсолютный покой. Зто мог быть покой в катастрофе, покой в столкновении, но при этом абсолютный. Теперь классическая музыкальная жизнь - инерция в пустой оболочке. Совсем скоро станет понятно: время сочинять музыку тоже прошло. Творческими достижениями можно, конечно, оправдать все что угодно. Но этому тоже приходит конец. И мы просто пытаемся ухватиться за хвост той жизни, которая почти ушла в прошлое. За время жизни Рихтера мир пришел к состоянию абсолютного потребительства. И если ты согласен с тем, что искусство способно влияь на твою духовную жизнь, то нужно пытаться воспринимать это искусство не как предмет потребления. Если кино нужно для развлечения и музыка тоже (только развлечения чуть более утонченного), такой человек, как Рихтер, уже невозможен - в любом виде искусства. Люди, способные подключаться к чему-то главному и существенному, уже живут своей жизнью, практически не оставляя следов в художественной ситуации. А для мира это неинтересно.

- После концерта "Кронос-квартета" ты сказал, что раньше тебе было интересно делать подобные вещи - я имею в виду авторство в составлении программ, - а теперь уже нет. Почему?

- Они делают некое гиперпроизведение, но шедевров в репертуаре настолько мало, что получается безликая масса. Программа живет только потому, что ее играет "Кронос-квартет". Их исполнение - выступление иллюзиониста, превращение всего в фантастическую безделушку, демонстрирующую запредельное мастерство музыкантов. Бсли бы мне пришлось продолжить композиторство на уровне программы, то я был бы вынужден играть в том числе и музыку, которую не люблю. Зто бы означало ежедневное насилие над собой и публикой. Быть всеядным зто нормально для исследователя. А художник не может все любить одинаково. Чем более творчески активен человек, тем больше всего вокруг он не любит. Игры с публикой и с собственным внутренним ощущением сейчас для меня уже невозможны.

- А что же возможно?

- Многие сделали выбор в пользу звукозаписи - музыканты и композиторы отказываются от концертной деятельности вообще. В моем случае общение с публикой, хоть и редко, но происходит. Но все равно это цепочка компромиссов, о которых в итоге приходится сожалеть.

Юлия Бедерова